Весь день между нами была какая-то напряжённость. Хельга была погружена в себя, что-то явно обдумывала. Я решил — это из-за утренних событий. Вот, никогда не думай за других.
Вечером после трудового дня сели у костра рядом. Начал гладить по спинке. Чего-то шептал на ушко. Плакала, вздрагивала и поскуливала, но до себя не допускала, что-то пыталась рассказать, пояснить, но я не понял. Так и заснули, обнимаясь. Жалько дамочку, попила кофейку.
Утро красит нежным светом… Подъём! Конечно, тапочки великая вещь, но расслабляться не надо. Вчера на берегу выставил по памяти веточками створы. Где кто прибыл. Накапливаем статматериал. Накануне на берегу разметили солнечные часы. Мудрить не стали, хотя на глаз день явно длиннее, разметили под наши двадцать четыре часа.
Неприятный сюрприз. За рифом увидел плавник. С метр высотой. Это какая же рыбка. Белый, режет воду. Большая белая? Нет, за риф не хочу. Нас и здесь пока неплохо кормят. Позавтракали двумя раковинами. Морепродукты вещь. Особенно для потенции. Вообще всё не так и плохо. Жрачка, конечно, не очень. Хлеба не хватает. И в животе бурчит. Но погода хорошая, компания ещё лучше. Если бы пиво холодное. Рай! Солнечные часы, если нарисовать на песке побольше, штука довольно точная. Когда тень подошла к маяковому камушку. Уже стояли на берегу.
Вспышка, вторая. Ё… два всплеска шагах в сорока от берега и в десяти друг от друга.
Бегу подпрыгивая, Хельга за мной. С права чуть ближе. Мальчик, лысенький. Лежит лицом вниз. Перевернул, выдернул голову из воды. Хельга подхватила. Сразу потянула к берегу. Дальше в три прыжка. Девочка. Коровка, взвалил на руки. Чёрт! Выберусь, из спортзала выходить буду, только поспать. Килограмм на восемьдесят девица. Потащил к берегу. Следом Хельга пыхтит. Положил аккуратно девицу на песок, подвернул на бок, бегом на встречу. Выволокли мужичка вдвоём.
Накануне довольно долго отрабатывали процесс оживления. Особенно понравилось искусственное дыхание изо рта в рот. Прижал ухо к сердцу мужика, стучит. Метнулся к женщине. Чёрт! Чёрт! Кулаком по грудине! Раз! Два! Ухом! Нет! Раз! Два! Раз! Два! Застучало! Глянул на Хельгу. Делает мужичку искусственное дыхание. Зажал нос. Выдохнул. На грудную клетку нажал! Выдохнул! Нажал! Открыла глаза. Зашлась в кашле. Помог сесть. Быстро к мужику.
Отстранил Хельгу. Выдохнул! Нажал! Выдохнул! Нажал! Молодца! Мужичок со всхлипом втянул воздух. Задышал. Подхватив с двух сторон, довели в хижину сначала бабёнку, потом мужика. Положили на циновку. Пусть полежат. Сели в сторонке. Мужичок меня постарше будет. Лет на пять, шесть. Сухопарый. Ручки тонкие, жопа большая. В офисе сидит. Девица лет двадцать. Русая. Мондель. Рослая, худая аж мослы выпирают, выше меня на ладонь, титек нет. Но волосы даже подлиннее, чем у Хельги будут, в хозяйстве пригодятся. Это на голове, а в остальных местах тщательно выбрита. Это и к лучшему. Мне такие не нравятся.
Между тем она открыла рот. Я чуть не кончил, минуты три наслаждался великим и могучим. Из литературного только два местоимения. Оба новых попаданца русские!? Нет, мужичок ей как-то стрёмно сказал. Дева ему ответила.
— Ты русская?
Она удивлённо вытаращилась.
— Да, с Рязани! А Ты!
— Самара городок! Кофе попили!
— Да, вроде того!
Мужик оказался шведом. Девица, ей двадцать три года, знала кроме шведского, немецкий, немного французский, и в совершенстве русский матерный. Вот ништяки поперли. Хельга немка, хоть поговорим, а то, как глухонемые, жестами. Напоили потерпевших водичкой, кушать они пока отказались.
Девица, обозвалась Верой, кстати, очень спокойно отнеслась к тому, что все вокруг нагишом. А её бойфренд Густав, пойми этих шведов, весь вечер ходил с листом пальмы. Конечно, если бы у меня был такой величины, я бы тоже, наверное, стеснялся.
Вера по ходу дела с использованием идиоматических выражений рассказала.
— Познакомились в России, он по делам приехал. Собралась за него типа замуж. Вот решили в Турцию позагорать съездить.
Вообще бойкая через края. Глазки строит. Хельга волчицей глядит. Пришлось объяснить по-русски. Может, и поняла, может, и прикинулась. Но села к Густаву поближе. Он чего-то не в себе. Вздохнёт, прислушается, замрёт, вздохнёт, замрёт.
— Кстати, Вера, если чем таким страдала. При переносе, похоже, убирают. У меня несколько шрамов исчезло, голова не кружится, зубы как новые.
Она глянула себе на живот.
— Шрама нет, аппендикс удалили! Нет! Класс!
Что-то залопотала с Густавом. Хельга внимательно прислушивалась. Потом они поговорили втроём.
— Нет, это изнасилование. У него, оказывается, рак неоперабельный. Правда, хотел всё мне оставить. Но ведь обманул гад. А теперь говорит, ничего не болит.
— Не всё так плохо. Слушай, натаскай меня хоть немного по-немецки.
— Ага! А Хельга по-русски научить просила.
— Вот и ладненько. А она тебя тапки плести научит. Это уменье здесь ценнее миньета будет.
— Не скажи, похоже, здесь лишним ничего не будет.
Как только познакомились и позавтракали, показал наше хозяйство. Девушка русская, прочихалась и в борозду. Густав тот тормозил. Скажешь, сделает. Потом сидит. На море смотрит. Через Веру поговорил. До завтра точно не помрёт. А значит, будет жить. Лучшее средство от депрессии, поработать руками. Вдвоём с ним выкопали ещё одну водяную яму, побольше. Вечером девицы помылись пресной водой. Потом сполоснулись и мы. Маленькие радости бытия.
После ночного безобразия постановили: нужны отдельные хижины, метрах в пятидесяти друг от друга. У нас семьи или как.